«Бригадный подряд»: «У нас своя дорога, странная, кривая, но наша»

— Столько изменений произошло в составе «Бригадного подряда» с момента основания. Почитаешь историю группы: одни приходы-уходы.

Толя: Слушай, ну, уходы-приходы... Иногда некоторые команды сразу сбиваются в какой-то костяк, а некоторые долго-долго притираются друг к другу. Плюс личная жизнь накладывает свой отпечаток. Дело в том, что рок-музыка — это, по сути, нищенство. То густо, то пусто. И не все, особенно люди, которые имеют детей, могут с этим справиться, не все жены это понимают. Наша группа еще вдобавок 80-ых годов. Тогда люди бухали страшно и из-за этого спивались и умирали. Еще и поэтому утечка кадров была.

— А если б сейчас кто в группе сменился, было бы сердечно больно?

Толя: Каждый раз это сердечно больно. И всегда так будет. Потому что все равно коллектив становится привычным. Мне вот было очень больно, когда у нас поменялся барабанщик. Германа я сейчас люблю не меньше, но, блин, были такие друзья с Димоном. Тоже вот семейная жизнь поборола. Конечно, любые потери скоблят.

— Сейчас есть у вас кто главный в команде?

Толя: «Бригадный подряд» — это такая демократичная страна. И никогда мы не делили, кто главный, кто не главный. У нас всегда были люди, сильные характером, все были лидерами, поэтому у нас все решает голосование.

— Название «БП». Все знают, его выдумка связана с перестройкой. Не наросло со временем еще каких-нибудь смыслов?

Толя: Нет, никаких смыслов и не было. Это еще в 86-ом году Коля Михайлов и Сантёр просто шли через стройку и увидели надпись «Бригадный подряд». Тогда она была на самом-самом пике. Это, знаешь, может что угодно быть написано на заборе. Была какая-то ассоциация — раз, и все. Почему, например, «Аквариум» называется «Аквариум»? Может, кто-то рыбок каких где-нибудь увидел или еще чего.

— Ваша панк-рок музыка больше на молодежь ориентирована как на более креативную часть общества. А чем можете зацепить людей среднего возраста, стоявших у истоков зарождения панк-движения в 70-ых?

Толя: Мы никогда не пытались кого-то зацепить. Посмотреть на наш концерт сегодня — ну, это же не совсем панк-рок. Просто в 90-ые это называлось панком, и клише приклеилось. А, в общем-то, панк-роком можно назвать все, что идет от души, от сердца. Люди помнят старые песни, ходят на наши концерты, и мы их тоже исполняем. Но и новые песни их цепляют. Поэтому публика от 18 до 50 у нас на выступлениях присутствует. Хорошо, что ходят люди постарше, и хорошо, что приходит молодежь. Значит, мы что-то трогаем и в молодых душах.

— В 89-ом году Егор Летов («Гражданская оборона») назвал вас единственной панк-группой тогда еще Ленинграда. Согласны с ним?

Толя: Ну, наверное. Дело в том, что если посмотреть на творчество Егора Летова, это же в общем тоже панк-группа, они абсолютно не панковскими методами действовали, они лирики. «БП» так же как и «Гражданская оборона» — это лирика. Панк-лирика. В этом мы схожи. Человек, который написал строку «нет атеистов в окопе под огнем», а это, согласись, прекрасные слова, далеко не гнусный какой-то панк типа «я там туда-сюда, пробухался, ля-ля-тополя». Это панк высшей пробы. Он имеет настоящую ценность.

— Есть и такое разделение панка?

Толя: Нееет. Разделений вообще никаких нет. Просто люди привыкли ставить на кого-то клише: «А, вот это панки! О, это рокеры! О, это попса!» И это, скорее, больше даже российская такая тема, достаточно больная. У нас всё разделено на тусовки: вот ты слушаешь это, а ты слушаешь то. Очень много политических тусовок, которые кто ультраправые, а кто ультралевые. Они все друг друга ненавидят и слушают типо разную музыку, которая на самом деле похожа, отличается лишь чуть-чуть. И обязательно ведь им нужно знать, чем она отличается: «А вот я знаю, чем отличается это от того». А вообще это все ерунда. Это все искусство. Нормальные люди слушают все подряд. И ничего не гнушаются. Просто нужно быть свободным, не запрещать себе слушать ту или иную музыку. И все будет в порядке.

— Насчет клише. Панки должны постоянно материться. А у вас в текстах мало мата.

Толя: Мат есть. Просто как его применять, вот в чем вопрос. Мат — это такая штука, она в русском языке укрепилась давно и служит связью слов в предложениях. Просто если других слов больше нет, люди матерятся. А есть те, кто матерятся куда ни попадя. Через каждое слово нота «ля». Но вот это неправильно. То бишь, мат — это не цель. Мат — это все-таки средство.

— То есть, ты в жизни материшься?

Толя: Бывает, проскакивает. Стараюсь материться пореже. Иногда бывает, что люди без мата не понимают. Но, в общем-то, материться — это, наверное, плохо. Плохо, когда матерятся дети, плохо, когда дети это слышат. Но это часть жизни, что делать.

— У вас последние альбомы в свободном доступе на сайте. Как к пиратству вообще относишься?

Толя: Как к дождю. Вот как ты к дождю относишься? Он либо есть, либо нет. То бишь, если раньше, когда люди часто покупали диски кассеты, пиратство как-то било по карману, и музыканты говорили, что «вот это всё эти пираты проклятые», то сейчас всё за пиратов сделал Интернет. Ты можешь продать один-единственный компакт диск, и он уже через 20 минут окажется в Интернете. Его скачают все. Причем он там окажется и с обложкой, и со всем остальным — пожалуйста, нарезай, копируй, как хочется. И пиратство — это уже ни хорошо, ни плохо. Это уже как дождь. Ну, есть — и ладно. Кто хочет, тот купит альбом,чтоб иметь дома какой-то сувенир, фетиш, не знаю. Пускай слушают. Все вернулось на круги своя. Раньше искусство принадлежало народу, когда еще не существовало никаких авторских прав, никаких заморочек не было, правильно? Брякали на балалайках где-то там в лесу. Всегда музыка принадлежала народу. И сейчас вернулись к тому же самому.

— А не обидно?

Толя: Нет. Исчезла некая статья дохода с продажи дисков, да. Но она никогда не была такой... основополагающей что ли. В нашей стране она вообще никогда не была основополагающей. Поэтому так-то ничего не изменилось. Альбомы продаются и продаются — фиг с ним. Мы все равно записываем альбомы с денег, которые с концертов идут.

— Главная проблема музыки — это сам человек? Вот мы слушаем дрянь, например, — вот нам дрянь и суют?

Толя: Это как у Захара Мая есть песня: «Главная проблема музыки в России — это лично ты, потому что ты слушаешь говно». Ну да. Просто нас сурово подкосили 90-ые годы. Потому что ничего не было, и на этом фоне вылезла куча всякой шушеры, которая до сих пор процветает, до сих пор на этом едет. Никто не смотрел за музыкальной составляющей. То бишь, мы погрузились в шансон какой-то непонятный, и еще долго-долго из него будем выкарабкиваться. Но хорошая музыка все равно победит. Сейчас люди рождаются, которые не видели этих 90-ых, которые слушают уже только хорошую музыку в виду того, например, что у них родители слушали хорошую музыку. Им сразу купили хороший инструмент, и из них вырастут хорошие музыканты. Должно пройти время, должны забыться 90-ые, страна должна встать на какие-то стабильные музыкальные рельсы, когда уже вернется все утраченное: у нас раньше была лучшая симфоническая музыка, балет лучший был. Сейчас свобода полная, но ей никто не хочет пользоваться.(прим. кроме Пусси Райот) Есть такой анекдот, что в Китае все дети, когда растут, мечтают быть похожими на Джеки Чана. А вырастают — и становятся одинаковыми.

— Сегодня мало интеллектуальных команд. Все работают на конвейер. Можно сказать, что это 3-я мировая культурная?

Саша: Для того, чтобы профессиональная группа жила в этой стране, ей надо очень много играть. Мало того, что нужно много играть, тот продукт, который она вырабатывает, должен быть востребован. И люди, которые стоят во главе этих групп, которые вырабатывают какой-то творческий материал, они очень чувствительны: чувствуют, что нужно в данный момент народу, на что купят билеты. И винить их в этом ни в коем случае нельзя.

Толя: каждый просто идет своим путем. Кто-то выплескивает свои эмоции, кто-то чужие. Можно написать песню про то, что ты никогда не чувствовал, никогда не знал, но при этом грамотные саунд-продюсеры сказали, что вот это очень модно в данный момент и давайте-ка в этом направлении двигайтесь. Многие умеют писать песни на заказ. Мы не умеем.

Саша: Ты знаешь, на самом деле мы этим не гордимся. Может быть, это наша большая беда.

Толя: Да нет, слушай. По мне так лучше честность. Да, может, это помогло бы нам финансово, но зато не стыдно людям в глаза смотреть.

Саша: Нет, понимаешь, тем, кто зарабатывает, я думаю, тоже не стыдно, потому что если это востребовано, значит, в этом есть смысл. Мне чисто музыкально далеко не все нравится, что я слышу на больших площадках. Но как средство существования для тех людей, которые это выносят на большие площадки — почему бы нет? Многие трахаются за деньги. В общем, это тоже нормально. Если ты больше ничего не умеешь — трахайся. Поют они и поют. Никто ведь не умер, правильно? Значит, жизнь продолжается, все пути открыты. У нас дорога своя, странная, кривая, не всегда ровная, но это наша дорога.

— В нескольких песнях про тв поете, что это глупая штуковина.

Толя: Надоело. На самом деле это такая огромная помойка. У меня подключено кабельное телевидение, но я только музыкальные каналы пытаюсь смотреть. А так у нас, к сожалению, телевидение часто насаждает неинтересное и нехорошее искусство, в котором я ничего не могу почерпнуть. Как ни включаю: дрянь какая-то. Поэтому найн. Телевизор смотреть — вредно.

Саша: У нас тв смотрит Кирилл, но только когда он на гастролях, потому что у него дома телевизора нет. Сидит, как ребенок, зачарованный цветными картинками, а там идет какой-нибудь «Сельский час». И просто у него мозг отдыхает от нас, от концерта, от всего. Вот для этого нам нужно тв — для того, чтоб Кирилл в течение 20 минут мог смотреть его на гастролях. Но не более того. Дома — это найн, да.

— Вы поете на сцене, что многая музыка — говно, что тв — говно... А уходя со сцены, делаете что-нибудь? Политически активны, например?

Толя: Нет. Мы как раз наоборот стараемся, чтоб нас никто никогда не обвинял в политической активности. Нас много раз звали под разные знамена партий: «Ребята, давайте с нами, мы вам там сделаем это да то». Куча народу — левые и правые — друг с другом конфликтуют, и мы стараемся держаться от этого в стороне, не касаться даже 10-метровой палкой. Мы просто играем музыку, которая нам нравится.

— Мелонов бывает на ваших концертах?

Толя: Всегда. И здесь тоже должен был быть. Мы и столик ему зарезервировали, но он не пришел.

Саша: К сожалению, он ходит только под себя.

Толя: К сожалению, в Питере этим летом не будет радуги, потому что товарищ Милонов ее запретил.

— Жириновский и Милонов — политические панки или политические извращенцы?

Толя: Если политические, то уже не панки получаются.

Саша: А в чем заключается нигилизм Милонова и Жириновского? Где он там, я не понимаю. Реально два нечестных человека, по которым ну ты же видишь, что врут, ну реально видишь.

Толя: Просто над ними поработали какие-нибудь спичрайтеры. Они ж не все это из своей башки взяли. О политике вообще говорить нечего. Там никто ничего не делает от души. Душевное дело — это искусство. А политика — это продуманная и хорошо спланированная акция.

Саша: Да, это ни о чем. Какие панки, ты что.

Толя: Мы их вычеркиваем из Панков

Саша: Я начну уважать этих двух людей, если они перед камерой, допустим, выстрелят себе в башку. Вот здесь им будет респект и уважуха. Я пойму, что да, вот это откровенно. Или кастрируют себя, например, прилюдно. Вообще будет замечательно. А все, что они говорят, — это дерьмо. Просто некоторые до сих пор не понимают, что это дерьмо, потому что телевизор не передает запахи.

— А писатель Антон Соя еще имеет отношение к группе? Он у вас директором, вроде, раньше был.

Толя: Конечно, имеет. Он уже давным-давно не занимается нами как директор, но песни пописывает до сих пор.

Саша: Антон вышел из анархической тусовки авторов 80-ых годов. Он уже состоялся как писатель, и для него написание текстов для нас — периодические случаи. Вот так общение происходит. А так он наш старый друг, но я его, например, в глаза не видел полтора года. Это Кирилл к нему всё в гости с детьми ходит. Но я не сильно переживаю по этому поводу, честно говоря. (Смеется)

— Книги его читали?

Саша: Упаси бог. Но я пытался. Сейчас начну читать то, что он писал для детей. Про лошадку «Звездочку». Вот Кирилл говорит, что это очень хорошо. Я почитаю. Был когда-то прикольный такой момент, когда он попросил меня (сам-то он человек интеллигентный и поэтому слабо знаком с бандитским сленгом) помочь со словами для диалогов криминализированных элементов для книги «Джаз-банда». Что-то он хотел взять из «Место встречи изменить нельзя», но сейчас же так не говорят бандюги. «Ты напиши мне несколько фраз, чтоб меня потом не побили», — попросил он. Поэтому я целиком считаю себя соавтором книги. (Смеется.) Но вот с гонораром я пролетаю, сука.

— У Саши гитара с автографом. Этот та самая знаменитая подпись от «Sex Pistols»?

Толя: Да, это расписался Джонни Роттен. Периодически надпись подкрашиваем-подмазываем, потому что она стирается. Мы играли на пароходе, по Неве катались, там из группы был только сам мистер Роттен. Он посмотрел, поговорил с нами через переводчика и написал Сантёру на гитаре: «Don’t play guitar». Вот и все знакомство.

— «Не играй не гитаре» — это потому что вы все наоборот делаете, не как люди нормальные?

Толя: (Смеется.) Не знаю-не знаю.