– О вас давно не было слышно. Чем вы занимались последние года три?
– Эти три года, когда мы нигде не выступали и просто репетировали, понравились мне тем, что мы не делали ничего искусственного. Не надо было подстраиваться ни под какие сроки, проекты. Мы просто делали музыку и смотрели, что из этого получится. Мы терпели, терпели, год, два, а потом появилась какая-то внутренняя энергия – на третий год обнаружили себя на сцене. Мы все время пытаемся находить что-то новое для себя, чтоб самим было интересно играть. Иногда так глубоко зарываемся, что бывает трудно выйти. Вот, последние три года мы не играли концерты, но репетировали каждую неделю. Решили использовать новые технологии, и теперь у нас в музыке много компьютера, а раньше наша она была полностью живой. Конечно, людям проще воспринимать хиты и привычное звучание, а мы их постоянно удивляем. Такая наша судьба, и с этим ничего не поделаешь. Зато самим интересно. Думали, что пока не соберем что-то такое, что самим интересно играть, больше играть не будем. Вот, спустя три года поняли, что уже можно.
– У вас, смотрю, изменился состав группы…
– Дима-басист у нас не новый, он в группе с 2008 года. Его первый концерт был как раз на фестивале «Беломор-Буги». Саша Мезенцев постоянно инициирует нашу концертную деятельность: тогда как раз только собрали новый состав и приехали к вам. Наш старый барабанщик сейчас воспитывает сына, а нового барабанщика зовут Ярослав, и у него шикарная борода. Мы играем вместе уже два года. Главное, нам очень ненапряжно общаться. Наш первый концерт в таком составе был осенью, мы играли на Димином дне рождения и до последнего момента были уверены, что не будем играть. А получились концерты в Питере, потом в Москве и вот сейчас мы в Архангельске.
– Вы писали в своей группе, что современная «культурная» ситуация совершенно не способствует публичной творческой деятельности.
– Да, людям проще воспринимать какие-то привычные схемы, из-за этого очень сложно выйти к ним с чем-то необычным. Вот, сегодня мы пели песню «Черный ворон». Когда первый раз ее спели, альтернативной тусовке это было совершенно непонятно. А сейчас мы ее пели хором все вместе, и это один из самых ярких моментов сегодняшнего концерта. В 2003 году это была дикость, что альтернативная группа поет народную песню, до нас этого никто не делал, но потом такие проекты пришли и на «А-1» и на «Нашем Радио». В проекте «Соль» песню «Черный ворон» как раз исполняла группа «Кукрыниксы», которая входила в тусовку, в свое время не принявшую этот эксперимент. Но это мелочи. Самое трудное в этом деле – чтобы тебе самому было интересно. Если ты играешь одни и те же вещи из года в год, а тебя самого это не торкает, кому это вообще нужно? И эти три года были готов к тому, что больше играть не будем.
– Но что-то все-таки стало причиной такого настроения?
– А вот последний концерт – он был еще в старом составе. Это был День Рождения Курта Кобейна в 2011 году, и народу было довольно много. После выступления, когда в зале никого не осталось, только уборщица. А потом к нам в гримерку пришел повар, и попросил диск. Это, как в клипе «Smells like teen spirit», когда остался один дед-уборщик. И тогда подумали: а зачем мы вообще делаем это все?
– Всегда найдется повар, который попросит диск.
– Да. Был, например, случай: по пути остановил милиционер: «Вы Игорь Тимошин? Спасибо за музыку!». Так что, может, и не зря. А в Архангельске у людей не притуплена восприимчивость. Климат холодный, а люди теплые. И они слушают, есть вовлеченность.
– Кстати, на концерте было как минимум два человека, у которых дома на стене цитаты из «Небо здесь».
– Правда? Вот это круто! Ради этого и стоит переносить тяжелые моменты. Круто, когда видишь, что твои строчки живут самостоятельной жизнью.
– У вас не самые простые тексты, к тому же замешанные на эзотерике.
– А вот смотри, у меня в песне «Разочарован» есть строчка «Такая любовь от гроба до гроба». Как думаешь, о чем она?
– Мне кажется, о цикличности.
– А мы там пытался пошутить, ввернули такую игру слов. Это, как пытаться разрядить обстановку в тяжелой ситуации. Интересно, кто-нибудь это воспринимает как шутку? У нас еще есть строчка «Мертвое тело сильнее живого» – она про концепцию кармы, но ей мы тоже пытались разрядить тяжесть. А потом я встретил в Индии одного религиозного деятеля, который сказал мне: «Нет, мертвое тело не сильнее живого».
– Что важнее: риск и свобода или спокойствие и плавное течение?
– Я всегда делал то, что мне нравилось. И если люди не понимают мое творчество, ну, что поделать. То, что есть музыканты, которые подстраиваются под вкусы аудитории, чувствуют, что нужно людям, это хорошо. Они делают музыку, которая украшает определенный образ жизни, хотя сама по себе может ничего не значить. Наверное, это тоже нужно. А бывает наоборот, когда музыканты играют то, что хотят, и это рождает какой-то образ жизни. Так было с гранжем, например, но эта эпоха закончилась.
– Я удивлена, что вы играли на «Нашествии», ведь туда обычно берут что-то более массовое и более понятное зрителю…
– Причем мы играли там раз шесть или семь. Но мне всегда было там неуютно – это же такая хит-машина. Но, что забавно, нас туда приглашали, почему бы и не поиграть. Два концерта из шести даже получились хорошими. В 2008 году шел дождь, все поле размыло, и было вообще непонятно, будет фестиваль или нет. Но когда мы начали играть, выглянуло солнце. И когда ездили в Йошкар-Олу, была подобная ситуация, только там я еще встретил кришнаитов. В такие моменты начинаешь понимать, что тут работают очень тонкие законы, и лучше не вмешиваться.
– Вообще, часто приходится идти на компромисс между тем, что от тебя ждут, и тем, как сам себя ощущаешь?
– Музыкант – он, как героинщик: сначала можно совмещать с нормальной жизнью, а потом получается все меньше и меньше. Только у героинщика в конце смерть или тюрьма, а у музыканта неизвестно что – здесь нет пенсии и соцпакета, и есть немало людей, которые потеряли все, занимаясь музыкой. Это риск. На концерте в День рождения Курта Кобейна было ощущение, что все, дальше уже некуда, но при этом появилось ощущение свободы: гранж умер, пора придумывать что-то новое. Очень многие говорят, что можно играть музыку для себя, но мало кто этим занимается. Мы попробовали, и я был готов продолжать в том же духе. Но, видимо, уже не получится заниматься творчеством только для себя: цитаты на стенах – это очень серьезный результат, правда.
– В вашей биографии есть такие моменты, как выступления с Deftones и PJ Harvey.
– Это было в то время, когда мы пытались совмещать игру для себя с какими-то более коммерческими моментами. Были знакомые, которые делали концерты, и мы вписались поиграть. Обычная модель поведения для шоу-бизнеса, когда играешь с известными артистами. Но в этом ничего хорошего нет, на самом деле. Только и годится, чтобы написать в воспоминаниях, что такое было, а сами выступления получились совершенно ужасные… что одно, что другое. Ощущения были, почти как на «Нашествии», когда вообще непонятно, для кого ты играешь: люди изможденные, плохо выспавшиеся, все в грязи и ждут чего-то более известного и понятного. Мы поняли, что наше место не там. Но это тоже опыт, и чтобы найти свое место, приходится экспериментировать, совершать ошибки.
– А были какие-то «ваши» фестивали по атмосфере и по наполнению?
– Мы вообще одно время делали свои фестивали с бесплатным входом. Но чем больше музыкант занимается промоушном, тем в более идиотских ситуациях он оказывается. Возникают какие-то искусственные отношения, которые ни к чему хорошему не приводят. Каждый должен заниматься своим делом. Музыкант должен быть готов к тому, что все может пойти не так. А иногда, наоборот, все неожиданно хорошо получается.
– Вечный вопрос – для вас что важнее: музыка или текст?
– Очень забавно, сколько всего приходится сделать в жизни, чтобы спеть хором с людьми «Черный ворон». Нужно подготовить программу, приехать в Архангельск, чтобы в один момент обнаружить себя на сцене не играющим на гитаре, а поющим без сопровождения. Мне понравилось так петь. Я вообще жду момента, когда не надо будет делать никаких аранжировок. А можно будет просто рассказывать тексты своих песен как стихи… и тебя поймут.
– Вы воспринимаете свои тексты как стихи?
– Да, для меня это прежде всего стихи, и уже в них я слышу музыку. Вообще у меня был интересный опыт: я ходил в горы, и там ты просто забываешь слова. Сначала английские, потом русские, потом даже части слов. Это очень здорово. Редко когда удается вот так полностью выключить мозг. Хотя музыка дает очень похожий эффект. Получается медитация.
– А почему вы сейчас использовали тему Нейла Янга из фильма «Dead man» до и после сета?
– Она нам нравится, дает ощущение спокойствия и достоинства. Даже если плохо сыграл, включив Нейла Янга можно что-то исправить. И фильм замечательный. Главное – перестать думать и искать смысл отдельных моментов, когда его смотришь. Смысл фильма «Мертвец» – это фильм «Мертвец». И если есть соблазн его пересказать, значит, пора сделать еще один круг.
