Сергей Летов уже приезжал в Архангельск: и в составе группы «Три О», и с «Саксофонной мафией», и с озвученным немым кино… На этот раз музыкант исполнил непривычный репертуар – под минусовку ориентальной музыки прозвучали его импровизации на саксофоне, нескольких видах флейт и электронных духовых инструментах.
Импровизация, практически непрерывно звучащая в течение полутора часов, воспринимается сложно даже укушенными джазом ценителями. Может быть, поэтому с концерта ушла едва ли не половина слушателей, а из зала время от времени раздавались провокационные вопросы. Сергей Летов мало общался с публикой и со сцены выглядел скорее замкнутым в себе ученым, нежели артистом. Зато оказался интереснейшим собеседником – не этаким эксцентричным эрудитом Вассерманом, на которого он, кстати, весьма похож внешне, а человеком с потрясающим опытом и собственным взглядом на весьма и весьма серьезные вещи, в частности, на музыку и творчество.
– Сергей, чем наш город отличается от других?
– У вас очень подготовленный зритель, ведь в Архангельске проводил концерты и фестивали Владимир Петрович Резицкий. Ваша публика самая подготовленная в стране к восприятию разнообразного джаза. Особенно современного джаза, творческого. Поэтому выступать здесь, конечно, очень ответственно: и почетно, и трудно. Здесь все заметят: и недоработки, и эстетические огрехи.
– По какой причине в нашей стране в конце 80-х – начале 90-х так ярко проявился музыкальный авангард?
– В значительной степени вся поздняя советская культура питалась энергией сопротивления. Вообще для культуры очень важно иметь какую-то мотивацию того, что ты делаешь. И у нас была мотивация…
– «Ломать стену»?
– Да, если хотите. Мы, конечно, ломали не для того, чтобы капитализм пришел. Мы думали о какой-то свободе. О Западе мы мало знали. И, когда столкнулись с западными фри-джазовыми музыкантами, были потрясены их главным мотивом – протестом против буржуазной культуры. Как же против нее протестовать?! Мы к ней – стремились! И вообще, довольно много было несовместимостей.
Мы с Резицким в 89-м впервые выехали в Швейцарию. Мой ансамбль «Три О», наш дуэт с Пономаревой и группа «Архангельск». Это было столкновение с другим миром, который мы не совсем тогда понимали. А то, что у нас наступило после 1991 года – это чудовищное, грандиозное разочарование! Стало едва ли не хуже, чем было. За двадцать лет в целом по стране очень упал культурный уровень. Прежде воспитанная публика люмпенизировалась, обеднела, не может себе позволить ходить на концерты. Например, недавно я играл в Петербурге на благотворительном концерте «Подари жизнь!». И я увидел публику, уже ставшую для меня непривычной: культурных людей. И они спросили: «Почему вы так редко играете в нашем городе?». Я говорю: «Как редко?! Я у вас играю очень часто. Просто, вы же не ходите в ночные клубы». А я вынужден играть там, потому что другого места нет. Получается, мы сейчас разведены с публикой, и выхода для себя я пока найти не могу. А ведь музыкант – он для людей играет. Зато сейчас можно приобрести инструменты и звуковую технику, о чем прежде мы не могли и мечтать.
– Волей-неволей, авангард – музыка для исполнителя?
– Есть сегодня немногочисленный круг слушателей, которые могут себе позволить и платить, и слушать. Как правило, это коллекционеры пластинок, ориентированные на Запад. Допустим, играет Сергей Летов с Мэтью Шипом или с Акиро Саката – на этот концерт много придет людей. А если я играю с Юрием Парфеновым или Николаем Рубановым – многие не пойдут. Хотя наша музыка ничуть не хуже. В 80-е, тридцать лет назад, в СССР существовала импровизационная музыка, ничуть не уступающая современной западной. Но те, кто сегодня интересуются современной западной музыкой, ничего не знают о «Три О», к примеру.
– Тем не менее, вы были и остаетесь востребованным?
– Меня часто приглашают молодые музыканты. Но я играю только с теми, кто мне нравится. Мне нужно, чтобы были хорошие тексты, яркая, небанальная музыка.
Желание собрать свою группу бывает, и в 90-е были такие попытки. Но музыканты могут один раз сыграть бесплатно, два, три раза, но дальше – у всех дети, жены, семьи. Постоянно напрягать их ради фанатизма мне показалось некрасиво.
Занимаюсь – проектами, которые находят какой-то отклик. Снова приеду в Архангельск 19–20 октября с интересным трио: Джоном Дайкманом из США, голландцем Раулем Вандервейдером и немцем Клаусом Тугелем. Они предложили сформировать с ними квартет для приезда в Россию, а может, и не только в Россию. Возможно, выйдут какие-то записи 1998 –2004 годов из неизданного, когда мы играли с братом Егором. Например, концерт в Петрозаводске – эта запись есть только у меня.
– Вы же и с Курехиным и его «Поп-механикой» играли?
Что касается Курехина, недавно, в апреле, наш замечательный скрипач и руководитель оркестра Алексей Айги аранжировал Курехина для симфонического оркестра. Впервые это прозвучало в Петербурге в исполнении местного камерного оркестра, и Алексей пригласил меня солировать. Ближайшее выступление запланировано на 21 июня в Перми. Из участников «Поп-механики» кроме меня там будут еще фаготист Александр Александров и гитарист «Кино» Юрий Каспарян. Мы еще помним темы, помним, как это игралось. Возможно, концерт пройдет еще и в Москве.
– А может ли авангард снова стать революционной музыкой?
– Для меня примером именно такого восприятия является Вадим Курылев. Мы вместе записали диск «Киллдозер». Вадим считает, что именно фри-джазовые музыканты добавляют таким пост-панк проектам, как его «Электрические партизаны», необходимый нонконформизм. Благодаря фри-джазовому саксофону этот проект действительно выламывается из коммерческой эстетики. К сожалению, людей, мыслящих таким образом, не так много. Существенная часть нашего фри-джаза превращается в музыку для новой буржуазии, которая постепенно окультуривается: уже не только театры посещает, но и новоджазовые концерты. Тенденция «Киллдозера» Курылева очень интересная и правильная. Хотелось бы, чтобы нас с этим проектом больше приглашали. Но пока больше выступали в Москве, Питере и Калуге. Проект инструментальной музыки, да еще и такой резкой, протестной направленности не подходит для обстановки кафе или ночного клуба.
– А вообще какая-то встряска в обществе сейчас нужна?
– Энтузиазм и справедливый порыв людей добиться лучшей жизни зачастую используется совершенно другими людьми совершенно в других целях. И оказаться пешкой в какой-то игре за раздел мирового рынка сырья мне бы не хотелось. На памяти гибель Советского Союза, которая подталкивалась артистами. Они потом уже поняли, что их жестоко обманули. Теперь разваливать Россию мне совсем не хочется. И думаю, что сам посыл должен быть на созидание. Может быть, это возрастное уже, но я считаю: музыка должна содержать в себе конструктивный творческий элемент, а не деструкцию исключительно. Капитал, вообще, может поглотить любой протест против самого себя. Он не может проглотить только иррациональное. Бессмысленные вещи ломают логику капитала. Поэтому я и вписываюсь во всякие безумные, очень странные проекты. Они не определены стилистически, их невозможно ни продать, ни купить. Они очень живые и быстропреходящие.
