– Это специально подобранная программа с совершенно разными эстетическими театрами, совершенно разными программными театрами, – рассказал худрук знаменитого ярославского театра Евгений Марчелли. – Сначала мы давали «Орфея и Эвридику» –это пластическая легенда о любви, хореографическое действо, поставленное пластическими режиссерами. Для драматического театра – постановка достаточно любопытная. На следующий день показали «Тартюфа» – классическую мольеровскую пьесу в постановке ярославского режиссера Александра Кузина, представителя классического, непугающего, нерадикального театра. Следующая работа – «Екатерина Ивановна» – это, наоборот, то, что может спровоцировать некоторый зрительский скандал. Сама пьеса, вышедшая около века назад, уже тогда спровоцировала скандал в литературных кругах, когда Владимир Иванович Немирович-Данченко поставил спектакль на сцене МХТ, это был скандал уже в театральных кругах… мы стараемся продолжить историю скандала. Следующий – спектакль-концерт «Театральный блюз» – некое попурри на тему американского блюза.
Гомеровская современность
Классическая история про Орфея и Эвридику переплелась с эпохой Бродского. Пластический спектакль почти без слов, созданный, по словам Марчелли, молодежью и для молодежи. Воспринять «Орфея и Эвредику», саму постановку которой называют мифом, понять, наверное, сложнее всего из того, что приготовили волковцы для Архангельска, несмотря на гомеровскую вечность.
Масса людей в серых одеждах мечется по сцене на первый взгляд хаотично. Однако все это – ритм современной жизни, планомерный, однообразный быт обывателя. На фоне размеренной жизни выделяются мужчина и женщина. Они не такие, как все, как ни стараются, не могут слиться с общим движением и раствориться в нем. Днем они обычные, зато их ночь длинна, полна страданий и раздумий. На типичный людской быт взирает бог изобилия и гедонизма Дионис, передвигающийся почему-то на ходулях.
Режиссер Руслан Кудашов и хореограф Ирина Ляховская не пытались воссоздать традиционный миф с помощью пластических импровизаций актеров, а смешали времена и территории, что значительно усложняет восприятие спектакля. Ритм музыки перекликался с голосом толпы, ударами по столу, звуками печатной машинки, на которой главный герой ночами создавал свой шедевр.
О том, кто из серой массы Орфей, а кто Эвридика, можно было только догадываться. Спустя минут сорок серебристая змейка обвивает шею женщины, и догадки подтверждаются – смерть нарушила любовь и мир Орфея и его возлюбленной.
– Это сансара, – считает Ирина Ляховская, – рождение и смерть, дурная бесконечность, в которую втянуты люди. Она назойлива, создает гибельную духоту, неврозы. Человек перенапряжен от такой безвоздушности. И внутри ее есть пара, где оба предназначены друг для друга, но живущие параллельно.
Время нарушает свой бешеный ритм в сцене, где Харон и собака переплывают мрачные воды Стикса, после чего встречаются с Орфеем, отправившимся за Эвридикой в Элизиум. Ад представляется в виде античного театра, а финал любви так же несчастен, как и в гомеровских книгах. Последняя сцена завершается под стихотворение Иосифа Бродского, а на экране, как на печатной машинке, выбиваются слова Истины.
Французская классика
Традиционный и классический мольеровский «Тартюф» занимает в репертуаре ярославского театра почетную позицию. Режиссер Александр Кузин возродил французскую классику, которая пришлась по душе и консервативному зрителю, и просто ценителю театральной игры. Из эпохи короля-Солнца на первый план выходит запутанный клубок семейных проблем, совмещающих социальную сатиру с драмой.
Однако, по словам самого Кузина, в пьесе главный персонаж не Тартюф, а Оргон, семью которого чуть не уничтожило простое заблуждение. Он, не замечая ничего вокруг, слепо поверил хитрому Тартюфу, задвинув собственную семью на задний план и не слушая очевидных доводов до такой степени, что сделал проходимца наследником всего своего состояния.
– Для Оргона появление Тартюфа – что-то вроде идеи спасения. Это реакция на изменившийся мир: новый молодой король, новая мода, новая музыка, новые платья... Это открытый конфликт поколений, – поясняет режиссер-постановщик.
Декорации спектакля не похожи на архитектуру тех пышных времен, что позволяет акцентировать полное внимание на семейной драме и вызывает ассоциацию того, что дом может рухнуть. Так было и до появления Тартюфа, ведь ложная идея начинается изнутри, а не снаружи.
История на грани фола
История, написанная в 1913 году Леонидом Андреевым, в общем-то, достаточно банальна – оскорбленная мужем женщина пускается во все тяжкие. Спектакль «Екатерина Ивановна», пожалуй, – одна из наиболее скандальных постановок Евгения Марчелли. Сам он считает ее неким вызовом, в котором читается его приверженность именно к такому театру: агрессивному, вызывающему эмоции, неважно какие, но обязательно бурные.
Вызов здесь все: и цвето-световое решение спектакля, и экспрессия, которая многим может показаться чрезмерной, – далеко не все, знакомые с андреевской пьесой, смогут угадать ее в таком шокирующем антураже. Дело даже не в обнаженке – кого сейчас этим удивишь? Замысел автора постановки, на мой взгляд, именно в том, чтобы шокировать публику. Недаром сам Марчелли говорит: «Если человек не пережил в театре потрясение, то он зря сходил на спектакль». Хотя должен быть, наверное, и такой взгляд на вещи.
Ну, а о «Театральном блюзе» сказать можно только одно: артисты волковского умеют не только играть.
В целом, гастроли получились настолько разноплановыми, что, вероятно, архангельский зритель, абсолютно не принимая один спектакль, смог открыть для себя какой-то другой. Театр и должен быть разным. Особенно в современных условиях, когда от количества зрителей зачастую зависит его выживаемость. Впрочем, на странице 19 нашей газеты Евгений Марчелли сам расскажет все, что он думает по этому поводу…
