Одна игра – «в войну»
«Я, Гордиенко Раиса Николаевна, родилась 9 марта 1941 года на Украине, Черкасской области, Златопольского района, в селе Бурты.
С первого дня оккупации нашего села и до освобождения Украины от фашистов мое детство прошло в холодном погребе. В нашем доме был штаб немецких вояк-захватчиков. Сейчас я со слезами и горечью вспоминаю маму. Как она смогла растить голодного ребенка на объедках «хозяев» своего дома, под постоянными обстрелами и взрывами! Кто не знает, как выглядели наши села тогда, может представить, посмотрев современные Луганские и Донецкие разгромленные села и города. Без сердечной боли, горечи и слез не могу это переносить. Со слов мамы я знаю, что когда ударили наши «катюши», то фашисты со словами «Гитлер капут» убегали, оставив после себя пустое село, в котором осталось лишь несколько уцелевших домов и торчащие печные трубы на пепелищах. А из жителей – истощенные вдовы и дети-сироты.
Дальше уже я помню свое детство и детство соседских детей. Это голодные глаза, истощенные полуодетые дети, играющие на пепелищах своих домов. Кругом стояли разбитые танки, в которых мы играли «в войну» – других игр и не знали. Везде была разбитая военная техника, патроны, снаряды. Сколько погибло наших мальчишек! Сколько стало инвалидами! По своему неразумению мальчишки устраивали костры, в которые бросали патроны. От этих взрывов дети гибли и становились инвалидами уже после освобождения Украины.
Мы росли испуганные, босоногие. Мамы нам и себе шили из плащ-палаток юбки и сарафаны, а из оставшихся полусгоревших шинелей – всякие пальтишки, жакеты... Я как сейчас вижу эту одежду.
Поля были усеяны металлическими осколками, разбитой военной техникой, и наши мамы вручную убирали это и сеяли зерновые. Урожай убирали серпами и складывали снопы в копны, затем обмолачивали тоже вручную. А мы дети тут же, под этими копнами, играли. Это были наши «детсады».
На всю жизнь перед глазами эпизод – меня укусила за палец мышь, и кровь очень долго не могли остановить, так как нечем было перевязать.
Мне повезло больше, чем моим подружкам. Их отцы погибли на войне. К моему же счастью, мой отец вернулся, правда, гораздо позже взятия Берлина. Не заезжая домой, войска, где служил отец, были отправлены в Маньчжурию, где еще не было мира с Японией.
Помню, когда во двор нашего чудом сохранившегося дома, где мы собирались с соседскими детьми играть, где вокруг росла большими кустами сирень, зашел солдат и я с криками «Батько, батько!» кинулась к нему. Хотя я его не знала, так как подросла без отца. Это было счастье, которое невозможно передать словами. Такое нужно просто пережить!
Началась очень тяжелая послевоенная жизнь. Мой отец был из очень большой семьи, в которой было тринадцать детей. Из шести сестер отца три остались вдовами – без домов и мужей. Надо было помочь строиться. Один брат погиб. Остальные вернулись и благодаря дружной семье выжили и построили хоть какие-то домики. Другие жители ютились в землянках, пока постепенно не построили хаты.
В 1947 году в шесть лет я пошла в 1 класс, так как отец привез азбуку и занимался со мной. Все годы благодаря папе я была отличницей. Помню фотографию нашего выпускного седьмого класса. Большинство моих одноклассников – сироты. Как мы одеты? Все босиком. Так мы и ходили ежедневно – в школу и дома. Только у меня были тяжеленные с металлическими подковами ботинки, в которых ноги стирались до кровавых мозолей. Я их одевала только в школу. Эти ботинки, которые привез мне отец с войны, долежали до седьмого класса.
Сейчас я не могу простить себе то, что пока был жив отец я не расспросила его о войне, боях и сражениях. Все награды растерялись в детских играх. Сейчас пытаюсь их восстановить через архивы и поисковые системы. Но из-за сложившейся на Украине ситуации это очень сложно.
Мне очень больно, что не расспросила маму, откуда взяла столько сил и выдержки, любви к ребенку, чтобы самой, не доедая и работая каждый день с утра до ночи на полях колхоза за трудодень, обогреть дом соломой, сварить в русской печи какую-то еду и дать возможность вырасти мне, хоть я была изможденной и больной заболеваниями легких.
Сегодня многие мои друзья и друзья моей дочери, близкие родственники живут в Донбассе. Мне очень обидно и больно, что, пережив ужасы Великой Отечественной войны, они подвергаются таким страшным военным испытаниям. Гибнут и становятся калеками дети. И это в наши дни! И не от немецких фашистов, а от своих родных украинцев. Я очень хочу, чтобы восторжествовали здравый ум и справедливость и закончилась эта братоубийственная война, чтобы моя сердечная боль и слезы при просмотре телепрограмм закончились миром, а не лекарствами и воспоминанием о своем военном детстве».
Открытка от иностранцев
«Я, Гончарова Нина Михайловна, родилась 16 марта 1932 года в Вологодской области. Когда мне было пять лет, родители переехали жить в Архангельск. Работали они на лесопильном заводе «Красный Октябрь» – выпускали лес, который отправляли за границу. Я ходила в детский сад. В 1939 я пошла в школу №27 и всю войну училась в ней.
Жили мы очень бедно. Школа, в которой я училась, была двухэтажной, из дерева, с печным отоплением. Тех из учеников, кто успевал в учебе, назначали возить дрова с завода. Помню, мы после школы с санками бежали на завод – за это давали 100 граммов хлеба. За этот кусочек мы готовы были в старших классах работать зимой с дровами – снабжать школу. Был при школе участок, где мы садили, копали и охраняли картошку.
Самые трудные и голодные годы были 1942–1943. Мы ели по весне крапиву и лебеду. Хлеб давали по карточкам по 300 граммов.
Завод наш был большой. Помню, приходили пароходы, иностранные моряки важно ходили по поселку. А мы, как собачки голодные, за ними ходили. Сами они жевали жвачку. А нам давали по открытке. Вот у нас радости-то было детской.
В летние каникулы мы работали на заводе. Укладывали доски. Наши руки были все в занозах. В те годы денег нам нигде не платили.
Весь Архангельск ждал Победу. Помню, был солнечный день, когда объявили, что война закончилась. Все вышли на улицы. Радостные и веселые лица были у всех жителей нашего северного города!»
Жизнь заставит – все выдюжишь
«Я, Софья Петровна Сухих. Война забрала у нас отца. Он погиб в 1941 году под Сталинградом. Мне в то время было девять лет. Помню, как пришло письмо от сослуживца отца. Вот, что он написал: «Нас в блиндаже было шестеро. Комвзвода и Петьку (отца моего) убило от разрыва мины».
Мама осталась одна с четырьмя детьми. Самым маленьким из нас был полуторагодовалый брат Коля. Вот так и растила нас мама одна. Трудно ей, конечно, было. Работала прачкой, стирала военным белье, а летом трудилась в колхозе. Старались нам помочь и дедушка с бабушкой Агриппина и Николай Мелеховы. Они жили в деревне неподалеку. Вот мы и бегали к ним доедать и «на молочко». Родные работали в колхозе «Организатор» и имели свою собственную коровку. Сноха была бригадиром в колхозе – она могла выдавать нам талоны, на которые мы отоваривались «супом» – похлебкой из крапивы и прожаренного лука с картофелем. Одеть было нечего. Одни валенки носили на троих. Гулять никуда не ходили – только и сидели на печке. Хорошо, что она была теплая. Ведь кому-то тогда и печь топить было нечем. А мы со старшим братом, которому было на тот момент 11 лет ходили «по дрова» – рядом с нашим домом располагалась распиловочная база. И вот, верхушки бревен, что нападали в реку и замерзли, мы и спиливали на чурочки. У обоих сил мало. Пилу дергает брат, я тяну в ответ, как могу. Порой у нас не получалось. Брат ругался, а то еще и подзатыльника даст. Вот так и выживали. В 14 лет началась наша работа в колхозе. Ну, какие мы тогда работники были? Хотя, конечно, старались. Через два года устроились на работу на шпальный завод, где сортировали и укладывали шпалы. После этого трудилась на лесозаготовках. Ездила по шесть раз за зиму в лес, где люди жили хуже заключенных. День отработаешь – одежда на тебе колом стоит от мороза. Печь на весь барак одна. Нас в помещении жило десять девчонок. Развесим одежду – пар до утра стоит. Вещи высохнуть не успевали – надевали, какую придется. Идти до делянки далеко. Пока до нее дойдешь, фуфайки снова колом стоят, а нам еще работать день. Неудивительно, что все очень радовались, когда за нами приходили попутки, чтобы отвезти домой. Как правило, возвращались весной. Иногда не успевали до половодья. Тогда приходилось оставаться в Емецке пережидать. Останавливались у знакомой старушки. Хорошо жили. На Пасху хозяйке в доме все намывали, старались помочь в любом деле. Потом приходил пароход. Целую неделю добирались по воде до Архангельска. Бывало, вспоминаю свое житье-бытье, а внучата не верят – им эта картина незнакома. Сейчас часто слышу, что нам жить было легче, что сегодня молодежи тяжело. Может, мы тогда просто закаленнее были, выносливее. Ведь жизнь заставит – все выдюжишь».
