Герман был человеком с сильными страстями и огненным воображением, человеком, которого только твердость характера спасала от заблуждений молодости. Игрой он был увлечен, но за стол не садился – боялся, что больше проиграет, чем выиграет. Но всегда, с вечера и до самого утра, следил за игрой.
Сюжет знаком всем со школьной скамьи. Возможно, именно поэтому, Пушкинского стиха было немного – все больше пластические решения. Вот Германом полностью завладела тяга к игре. Сошедший с ума, он мечется в бесформенном халате по темной сцене. История его безумия разворачивается на фоне истории графини Томской, сцен из ее шальной молодости. Зеленый стол, вист, таинственный граф Сен-Жермен, открывший графине тайну трех заветных карт – образы сменяют друг друга, а воплощают их три молодых актера. Девушка удачно перевоплощается из молодой московской Венеры, страстной, изрядно проигравшейся, в дряблую 87-летнюю старуху. Согнувшись, скорчившись, девушка хватается за позвоночник – вот она графиня Томская уже спустя 50 лет.
Главное, что отличает «Пиковую даму» театра на Перовской, – скрупулезно выдержанное мистическое настроение. Оно проработано на всех уровнях: декорации, костюмы и редкий, но меткий Пушкинский стих. Задает сверхъестественный тон черный занавес. Он слегка приспущен так, что обзор на сцене не обширный, а скорее прямоугольный, вытянутый. Это создает ощущение, будто действие происходит в подвале с низким потолком. Тяжелые черные портьеры воланами спадают на сцену, в складках проблескивают крупные осколки зеркал. В левом, ближнем к зрителю углу сцены, возвышается черный трон, похожий на подмостки. На ней восседает автор. Он сидит в профиль к публике, в темном плаще. Без покрытого мраком автора спектакль был бы не так интересен. Он – сторонний наблюдатель, который заранее знает, чем закончится эта история. В общей картине постановки он отождествляет высшую силу, вечно недремлющее око. Он не играет роли в развитии сюжета, но его низкий тяжелый голос угнетает, готовит к трагическому финалу.
Спектакль прекрасно решен пластически, но его середина, на мой взгляд, слишком затянута. В постановке почти нет слов, все переживания выражены хореографически. Когда пластика актеров удачно сочеталась с комментариями автора, зрительское внимание было захвачено. Но отыграна уже почти треть спектакля, Герман все еще не пришел с визитом к графине. Он сидит в углу и все бредит: « А не рискнуть ли, а не попробовать ли…», а графиня, то молоденькая, то уже дряхлая старуха, извивается в руках графа Сен-Жермена. В какой-то момент многочисленные поддержки перестали быть частью действия и превратились в акробатические трюки ради трюков. Возможно, эту часть неплохо было бы подсократить.
Освещение и музыкальное сопровождение увенчали сверхъестественный, тревожный настрой спектакля. Музыка была подобрана в стилистике пушкинского времени. Она то затихала, то нарастала, и зрителю становилось не по себе – вот Герман корчится в приступе безумия, вот из полумрака выходит умершая княгиня. Световые решения были простыми, но действенными – на сцене царил полумрак, лучом прожектора вылавливался определенный герой. Рассеянный серый свет иногда окрашивался. В момент, когда Герман до смерти пугает старуху, кричит и мечется, свет становится кроваво-красным. Вот Герман бредит червонцами, горами ассигнаций. Освещение зеленеет – олицетворяет его терзания о зеленом сукне игорного стола и пристрастие к зеленому змию, в котором он топит свою память.
Тройка, семерка, туз….Тройка, семерка, дама… Герман один на сцене. Старая графиня провела его, а страсть к игре победила. Из приличного, вдумчивого, расчетливого немецкого военного инженера Герман превращается в безумца, над которым злую шутку сыграл рок.