Во-первых, сама постановка, по реакции и отзывам зрителей, оказалась крайне слабовата. А во-вторых, драмтеатр вторгся на поляну самого Виктора Петровича, который взращивает ее уже не один десяток лет. Учитывая довольно сложные отношения отца Молодежки с главным официальным театром региона, последний мог посягнуть на святое, разве что, имея мощные основания и отличный продукт. А это, очевидно, не удалось. Посему реакция особнячка на Логинова,9 оказалась предсказуема.
– Можно ли сравнить постановки по Писахову: «Не любо – не слушай» Молодежного театра и «Морожены песни» театра Драмы?
– Я, может быть, круто отвечу, но нельзя сравнивать несравнимые вещи. То, что я увидел вчера в «Мороженых песнях», никакого отношения к Писахову не имеет, так можно поставить любую сказку: о колобке, о репке, обо всем что угодно. Все приемы, использованные в постановке, примитивны и стары: этот пожар с красными тряпками, который наш театр делал 35 лет назад в спектакле «Девочка Надя», и эти танцующие русские бабы... Во-первых, я не понял, почему спектакль вообще назвали «Морожены песни». Где они? В чем? Да, песни размораживаются, актеры пускают огромные мыльные пузыри, но это дешевейший попсовый трюк. К сожалению, сейчас много режиссеров работают в стиле каких-то шоу и пихают пузыри и приевшееся рисование песком где надо и где не надо.
«Раньше-то мы лесом торговали, а теперь у нас начали песни увозить. А песня начнет оттаивать и как даст!». И должна звучать частушка. Не пели люди того времени этих песен из репертуара северного хора! Вот это уже кощунство.
Я вспоминаю недавнее интервью с московским режиссером Константином Богомоловым. Он говорил: «Я не люблю, когда видно, что поставлено». Так, не может быть в Писахове поставленных кем-то из северного хора танцев и песен. У меня в спектакле тоже танцуют, но кадриль. Мы сами сочиняли движения, и потом, кода пришел балетмейстер, я ему сказал: «Покажи мне все точные ходы кадрили, изуродуй мне танец». Ведь когда видно, что поставлено, это дешево. Непонятно, о чем был спектакль. О чем? Что они хотели мне как зрителю сказать? Я не понял. А раз не понял, значит, этого мне не надо.
Когда-то Володя Резицкий привез сюда Бориса Покровского с его замечательным ансамблем. Они сделали концерт на сцене ДК работников просвещения. Я сижу, смотрю, они кадриль танцуют и друг на друга находят, толкаются. Мы все в обмороке просто. Я потом спрашиваю, что это такое было. А Покровский говорит: «В кадрили мужик мужика убить может за женщину». Танец – это когда уже словами выразить не можешь. А тут раз – и концертный номер, раз – и концертный номер, разлюли-малинка...
Наш спектакль мы сыграли в 27 странах, не считая городов Советского Союза от Петропавловска-Камчатского до Бреста. В Авиньоне с ним были шесть раз, где 400–600 театров проходит за год. И в один из годов наш спектакль был признан лучшим во Франции. Значит, это о чем-то говорит. Поэтому сравнивать...
– Для кого этот спектакль?
– Вероятно, рассчитано на детей. Но не детский писатель Писахов, не детский. Все гораздо сложнее. Вот по нашему тексту. Полицейский Сене Малине про пряники говорит: «Деньги несите, двойные налоги платите. Деньги соберу, пряники отыму, арестовывать всех начну». Настолько о сегодняшнем дне это. Дальше: «Читать разрешаю, понимать запрещаю». Это что, не про сегодня?
«Исправник моих слов в рассуждение не берет, волков за хвосты хватает, в сани кидает и счет ведет по-своему: в счет подати, в счет налогу, в счет подушных, в счет подворных, в счет домовых, в счет кормовых, в счет того, сколько с кого, – это для начальства, это для меня, это для всего другого». В одном этом монологе и коррупция сегодняшняя, и ЖКХ сегодняшнее, и налоги предпринимателей. Все и всё дерут с человека до сих пор.
«Я своим царским словом приказал: учить обучайте, а понимать не дозволяйте». Это же Фурсенко-Шмурсенко. Какой мощный подтекст! И зал ржет на нашем Писахове… действительно ржет. А о чем Драмтеатр поставил? Не знаю.
«Нельзя запретить пряники. Дойдут пряники узорны-печатны до других. Тогда страшно будет нам». Вот дойдут пряники – то же самое, что вот дойдет Болотная площадь. Вот о чем Писахов!..
– Вы знакомы с другим творчеством Андрея Тимошенко, который «Морожены песни» ставил?
– Я вижу, что по форме это и «Волшебная флейта», и еще им поставленные спектакли. Все, что я видел, имело одинаковую форму, без индивидуальности, без смелости. Я, когда делаю спектакль, не ориентируюсь на публику – я делаю для себя. Должны прийти моей группы крови люди и понять меня, остальных мне не надо. Зачем мне просто вал? А на «Песнях» народ сидит весь никакой, реакции нет. Одни ушли, другие начали говорить во время спектакля, дети вообще не поняли, зачем их туда притащили.
К сожалению, люди могут подумать, что это и есть театр. Театр – это художественная идея лидера. Каков лидер, таково и состояние репертуара театра. Со стороны почитать: Писахов есть, Абрамов есть, Солженицын есть. А посмотришь – тошно становится.
– А если-таки появится в Драме главный режиссер?
– Я сам раньше работал в Драмтеатре, когда был молодым и глупым. Тогда спектакли по четыре часа шли. Не было телевизоров, компьютеров, люди не спешили домой. Сейчас же всем нужно получить как можно больше информации и как можно быстрее.
А в «Мороженых песнях» все наоборот. Нужной информации мало, а времени отнимает много. На сцене русские бабы. Одна женщина задает вопрос, все двенадцать баб этот вопрос за ней повторяют. Я понимаю, почему это сделано. Это надо тянуть время.
Там стержня нет, ничто ни на что не одето. Нужен стержень. Хорошо сейчас, что появился директор. Я без сарказма говорю. Но, ребята, пока все равно не то.
– Не приживется спектакль?
– А я уверен, что нет. Судя по вчерашней реакции зрителя, его не будет. Спектакль начинает умирать с первой премьеры. Это закон такой. Но если ты его поддерживаешь, то он не умрет. Но было бы от чего умирать. Умирать даже не от чего. Он мертворожденный.
В тему один из фестивалей, посвященный Абрамову, здесь, в Архангельске. Спектакль «Пелагея и Алька». Играет Ломоносовский театр. Отвратительный по бездарности своей спектакль, просто ни о чем. И Сенаторова, руководитель критиков московских, сказала, что «мало того, что стыдно на фестивале показывать такой спектакль, его стыдно держать в репертуаре». Ну, вот Абрамова, мягко говоря, облажали. Теперь Писахова взяли и облажали.
– Если бы вас позвали туда главрежем, пошли бы?
– Было время, когда меня туда уже звали. Если бы позвали сейчас и я согласился, то произошла бы та же самая история, какая была с Кириллом Серебрянниковым в «Театре Гоголя». Ну, мертвый театр, сдох. Нет, они там все равно что-то выступают, угрожают и прочее. Я знаю, что нужно сделать для изменения ситуации, но я лучше здесь. Я кладбищ не беру.
