Аншлаг! Аншлаг?
Зал театра драмы полон до отказа, и пожалеть можно только о том, что представление дается всего один раз. А может, потому он и полон…
Сцена открыта взорам зрителей. На ней: ширма с пятью дверями и письменный стол, сплошь заваленный вещами: книгами, чертежами, коробками, рядом на полу тубусы, энциклопедии, глобус и торшер – чего только нет. Во время представления многое будет обыграно: одна из сильных сторон моноспектаклей Гришковца ранее была в минимализме, теперь же тут целый склад реквизита.
Но скоро выяснится, что «заготовок» еще больше – ширма окажется этаким порталом в самые разные времена и пространства жизни, о которой Евгений собрался рассказать зрителю. То это березовая роща, то книжный стеллаж, то кипа бумаг от пола до дверного косяка, то загадочная пневматическая почта, то и вовсе мистический ужас за пятью распахнувшимися дверьми, за которыми видно только тьму. Из представленных вещей не примет особого участия в общей движухе разве что торшер: стоит себе и стоит, светит и светит. А беспредельно разросшийся реквизит подтверждает: автор ищет средства, которые помогут оживить представление, жанр которого давно известен и даже поднадоел публике.
Долгое приветствие
Выйдя на сцену, Гришковец в ходе довольно пространного приветствия обещает еще и музыку – северную народную песню споет его старшая дочь, Наташа, и, наконец, в постановке будут даже спецэффекты. Не обманул: девушка тепло и душевно пела про «знакомый парусок», а однажды за верхним краем волшебной ширмы «пролетел» дым, символизирующий мчащийся курьерский поезд на паровой тяге. Да, кстати о паровозах и прочей архаике: вновь основным ходом спектакля были воспоминания, ироничные и ностальгические, из детства, молодости, зрелости автора. Воспоминания о вещах и явлениях, которых уже наверняка не окажется больше в нашей жизни.
В приветствии – тактичная просьба, почти личное обращение к каждому: «Выключи мобильный телефон. На два часа оставь его в покое. Забудь!». Не только потому, что во время спектакля в зале со сцены жутко вдруг увидеть лицо, зловеще освещенное снизу синим светом дисплея, но и потому, что взаимное внимание и уважение зрителей и артиста – это часть культуры. «Вот в Мурманске, – говорит Евгений, – за весь спектакль не позвонили ни разу». Зал встречает тираду дружным смехом, на этот раз с оттенком грустноватого понимания: раздавались звонки мобильного на архангельском спектакле, раздавались, и не раз…
Тихие слова – громкие аплодисменты
Автора встретили щедрыми аплодисментами, и сразу после них пришлось пожалеть еще об одном. Вновь показала себя «никакая» акустика театра драмы. Нет, сцена, как всегда, была обвешана микрофонами, и трансляция с них велась в зал. Негромкая. А порой возникали и вовсе звуковые ямы – чуть только исполнитель двинется по сцене за письменный стол или выйдет вперед, к зрителю. В общем, приходилось напрягаться, о чем дерзкая галерка не преминула прямо заявить еще во время приветствия. Автор среагировал моментально: это, говорит, еще не оплаченная часть моего выступления! Всплеск добродушного смеха в ответ, и представление начинается…
Стоп-стоп! Представление началось еще чуть позже. Продолжая здороваться, Гришковец отметил, что его с Архангельском связывают какие-то особенные внутренние отношения, хотя здесь он гастролировал не чаще, чем в других городах. Может быть, поэтому и герой самого его большого романа «Асфальт» – архангелогородец. А два года назад из Архангельска Евгений уходил в море в составе экспедиции на Землю Франца Иосифа, в Архангельск же и вернулся. Но что именно за «особые отношения» – автор, всегда столь внимательный к смыслу и звучанию слов, умолчал. Может, в следующий свой приезд расскажет?
«Региональный компонент»
Спектакль – самое свежее из произведений автора, но живет уже второй сезон. Два года и Гришковец не был на архангельской сцене. Приехал, по его собственным словам, только для того, чтобы «оставить не только приятное, но и, по возможности, сильное впечатление». Завершилось, наконец, вступление…
В ходе спектакля «Прощание с бумагой» артист к восторгу зала импровизировал даже по поводу мусора – этаких «черных метках», падающих на него время от времени откуда-то сверху сцены. Обыграл, не называя прямо, известное высказывание «лучшее – враг хорошего». Разоблачил современных производителей товаров и услуг, которые будто бы нарочно, по большому всеобщему заговору, делают вещи так, чтобы они быстро сломались, либо устарели и потребовали замены.
Досталось и архангельской власти. «Вся архитектура указывает на человека: на авторов, современников. И если прежняя городская архитектура, пусть серенькая, однообразная и типовая, показывала людское достоинство: ее делали, начиная с чертежей и проектов, руками и головами, то современные здания, похоже, штампуют совсем другими частями тела… И это, черт, как-то очень сильно стало заметно в Архангельске», – отметил Гришковец под саркастичные усмешки зрителей.
«Никогда – всегда»
В общем, было неплохо, местами даже интересно вспоминать вместе с автором какие-то картины и вещи минувшей жизни. Шапки из газет, промокашка, готовальня, чернила и перья, чертежи на ватманских листах, книги… Довольно мило и душевно. Правда, уже здесь – заметная неточность: промокашки, к примеру, ушли из школьного обихода много раньше, чем двадцать лет назад. Еще хуже удались попытки заглянуть в будущее, которое все, кому за тридцать, обязательно, но при этом необъяснимо, рисуют мрачным. Ну не смог я, сколько Евгений ни старался, сделать воображаемые образы видимыми, не смог представить себе наших потомков такими: не имеющими бумажных книг, библиотек и даже личного почерка. Ностальгировать Гришковцу удается заметно человечнее и веселее.
Начал автор с пугающей бесконечности, размышляя о понятиях «навсегда» и «никогда». Два сильных слова, способные порой меняться положительным и отрицательным полюсами. Завершил, пожалуй, самым сильным образом всего спектакля. Вернулся к страхам. Перебрав собственные фобии в ряду боязней современных культурных людей, заметил, что одна из самых страшных – встречать людей бесстрашных. Потому что… у них нет воображения. Вот это гениально, черт возьми! Тут на сцене почти полностью гаснет свет, за спиной артиста распахиваются разом все пять дверей, из которых на сцену рвется мрак… «Занавес!», как говорится.
