Заслуженный артист РФ, солист Поморской филармонии Игорь Перфильев отмечает солидную дату – 30 лет на сцене, 30 лет артистической деятельности.
Он родился в Хабаровске, окончил Саратовскую государственную консерваторию им. Л. В. Собинова. В копилке певца государственные награды и звания, в репертуаре – свыше 600 произведений русских и зарубежных композиторов от раннего барокко до неоклассицизма. Игорь Перфильев – желанный гость и участник норвежских фестивалей и член жюри Международного конкурса русского романса им. Изабеллы Юрьевой в Таллине, составитель нескольких музыкально-поэтических программ. Артист решил приурочить к юбилейной дате сольный концерт «То, что я должен сказать...», а накануне выступления поделился своими мыслями о музыке и природе творчества.
– Игорь, 30 лет творческой деятельности, название программы с многоточием в конце – это можно назвать промежуточным итогом работы?
— Когда смотрю на такие большие даты, то всегда испытываю и радость, и удивление. Естественно, что любые круглые даты заставляют задумываться, оглядываться на прошедшее, делать выводы. Каждая веха в творчестве показывает, как артист меняется, ведь опыт работы на сцене не может не наложить отпечаток на личность. И, естественно, «То, что я должен сказать...» – своеобразный маленький вывод, условный итог того, что действительно можно сказать моим друзьям, знакомым, публике, которая знает и любит мое творчество.
– Вы помните свой первый выход на сцену?
— Да, конечно, помню... Это был академический концерт в институте искусств. Помню, как у меня от волнения тряслись руки, ноги... Но это быстро прошло, я взял себя в руки, постарался вспомнить все то, что говорил мой педагог... После этого выступления подошел наш режиссер оперного класса Тано Беньяминович и сказал: «Хороший мальчик, будешь петь...» Мне всегда казалось, что петь я смогу. И петь буду хорошо. Почему-то сравнивал себя с Титто Гобби. Такой была моя внутренняя установка, которая помогала чувствовать себя спокойно и уверенно. Мне просто хотелось петь.
– И все же кто повлиял на ваш выбор?
– Сейчас начинаю понимать, что все люди, которые встречались на моем творческом пути, не случайны. Нет вообще случайностей. Многому я учился и у природы. Учился у канареек – смотрел, как они поют, что ими движет, учился у крокодила в зоопарке, как нужно дышать. Мне все было интересно. Слушал музыку. Безумно нравились женские высокие голоса, поражался звукам фортепиано и скрипки. Все время открывал для себя имена исполнителей прошлого и современности. Мне кажется, что все влияло, все помогало.
– Романс занимает большое место в вашем репертуаре, когда появился в вашем творчестве этот жанр?
— К романсу надо прийти. В студенческие годы я со свойственным мне максимализмом отвергал романсы. Казалось, что это очень непонятная музыка, с какими-то вечными отклонениями. Я всегда любил точность, качество и порядок как в форме, так и в исполнении. Мне очень нравилась музыка композиторов эпохи барокко и романтизма. Придя в филармонию, я столкнулся с тем, что петь надо все. Сегодня нужно это, завтра другое, и все всегда должно быть исполнено хорошо, продуманно. Опыт работы на сцене научил меня не просто иллюстрировать произведение, а раскрашивать его тонами и полутонами обертонов голоса, раскрывать музыкальный подтекст. И, естественно, стали появляться в репертуаре романсы. Для меня это маленькие спектакли звуков, образов, то, что я называю театром голоса.
– Вы часто обращаетесь к творчеству Александра Вертинского. С чем это связано?
— Для академических певцов творчество Вертинского мало известно. Нот практически нет, записи разного качества. Зато очень много разговоров вокруг этого имени. Вот тут мне и стало интересно: а что же такого в нем? Почему этот артист появился в моей жизни и чему я должен у него научиться? Именно с такой установкой я и подошел к его творчеству. И открыл для себя целый пласт ушедшей и незаслуженно забытой русской культуры. Ольга Голдобина помогла в восстановлении нотного материала, Светлана Сидорова подготовила литературную часть. И мы нашим трио создали программу «Лиловый негр», которая прошла восемнадцать раз в Архангельске, Северодвинске, Новодвинске. Были разные отзывы публики: «На Вертинского не похож, но веришь, что это Вертинский». У меня совершенно не было цели копировать, подражать ему. Но прочитать, понять, спеть так, как чувствую это я сам, открыть публике то, что хотелось бы озвучить у Вертинского. За внешней маской Пьеро скрывается глубокий мыслитель, философ и тонкий поэт.
– Что изменилось в вас как в певце за столь внушительный период творческой деятельности?
— Мне очень сложно сказать, каким я был и каким я стал. Могу только сравнивать записи, которые были сделаны в разные годы. У меня есть запись первого сольного концерта, где аккомпанировала Елена Ивановна Губанова, легендарный концертмейстер, мастер камерной музыки. Есть записи первых лет работы в филармонии, есть последний компакт-диск. Я не могу сказать, что где-то плохо или не так. На каждом этапе творческого пути все было оправданно. А главное – честно!
– Как подбирали репертуар к юбилейной программе?
— У меня есть твердое убеждение, что все артисты похожи чем-то друг на друга. Как военные или как врачи. Нет, я понимаю, что все разные, но что-то главное по сути своей их объединяет. И вот к 30-летию творческой деятельности я задумался: а зачем мы все поем? Ведь есть что-то главное для всех певцов, смысл для всех нас. «То, что я должен сказать...» – отражение сути певца. Певец должен воспевать родину, ту силу, которая дает родная земля, то, что формирует физиологию тембра. Как Орфей. Я читал, что Орфей в Греции прикладывался ухом к земле и потом пел то, что слышал. Есть певцы, которые поют в ресторанах, так сказать, создают атмосферу праздника, трогают струны чувств. Есть певцы любви. Они поют, выражая своим голосом страдания или радость... А есть певцы состояния. Просто состояния души. Как состояния молчаливого заката солнца. И все эти ипостаси отражает моя новая программа.
